Тревожное время

Мы сидели за столом на кухне и рассуждали про жизнь. А за окном возле нашего дома шумели и ругались какие-то дядьки.
— Тревожное время наступило, — сказал папа. — Прямо какая-то казачья вольница. В любое время дня и ночи тебе могут шибануть в окно снежком — и нет стекла.
— Это еще ничего, если снежком, — сказала мама. — А если из ружья саданут? Тогда и вовсе — поминай как звали...
Я послушал маму, папу и тоже решил свое предложение сделать:
— Это еще хорошо, если из ружья, — сказал я шепотом, — а если бабахнут из пушки?.. Вот будет трам-тарарамчик.
Мама и папа посмотрели на меня с тревогой и прислушались к звукам за окном: не заряжает ли кто-нибудь пушку.
А за окном дядьки уже начали лупить друг друга.
— Шлеп-шлеп! Ай-ай! Бум-бум!!! Ой-ей-ей! — слышалось из-за окна.
А еще дядьки ругались, кричали что-то, но слов было не разобрать. Это были уличные звуки.
— Ну-ка, отойди от окна! — строго сказал мне папа.
Они с мамой тоже отошли от окна и теперь сидели в тревожном ожидании. А тем временем за окном стало совсем темно.
«Зачем им ждать и мучиться?» — подумал я.
Потом потихоньку выскользнул на улицу, слепил большой снежок и ка-а-ак в наше окно шандарахну!
И быстро домой бежать, чтобы маму с папой успокоить. Чтобы сказать им, что это не снаряд пушечный, а всего-навсего снежок.
Забегаю я на кухню, а папа с мамой улыбаются и стекла подметают.
— И ничего особенного! — весело говорит папа. — Подумаешь — снежком стекло разбили... Это пустяки! Из пушки-то никто по нам даже и не выстрелил. А снежками пусть стреляют! Мы новое стекло вставим — получше старого.
А мама говорит:
— Это ты верно сказал! Давно пора было старое стекло заменить. Оно мутное какое-то было, тусклое...
Потом папа завесил разбитое окно одеялом, и мы стали чай пить.
Пьем чай и на оконное одеяло любуемся.
— Да-а-а, — говорит мама, прихлебывая чай, — с одеялом на окне как-то непривычно, но забавно...
— Романтика! — мечтательно говорит папа. — Можно представить, как будто мы в лесу в палатке сидим и чай на костре греем...
— А еще можно представить, как будто мы в землянке! — радостно говорю я.
Потом мы все смеемся и ложимся спать в приподнятом настроении. Мы засыпаем, совсем забыв о тревожном времени.
А рано утром нас будит звонок в дверь. Мама идет открывать, и я с ней.
На пороге стоит какой-то большой дядька.
— Извините, Марь Ивановна, — говорит он моей маме. — Мы вчера с мужиками под вашим окном постояли и случайно стекло разбили...
А я вышел вперед и говорю:
— Это не вы разбили, а я снежком разбил...
А дядька говорит:
— Нет, пацан, это мы, того... Так вот, Марь Ивановна, извини нас за ради Бога... Я вот стекло вставить пришел.
И потом дядька стал окно вставлять. А я снова говорил, что это я разбил. А он не верил...
Потом он окно вставил, снова попросил у мамы прощенья и ушел совсем.
А мы посмотрели сквозь новое стекло на уличную жизнь. И никаких ружей, и никаких пушек, из которых в окна стреляют, мы не увидели.
А увидели мы за окном красивую жизнь! И дома, и деревья, и облака!
И время за окном показалось нам совсем не тревожным.
— Вот что значит вставить новое, не затуманенное пылью стекло! — сказал папа.