Снежинки

«Я, капитан китобойного судна «Спрут» - Джеймс Гиффорд сего дня 21 декабря 1839 года поймал снежинку необычайного размера – 32 дюйма в поперечнике.
Будучи растопленной, она дала два с половиной стакана пресной воды!»
Конечно, таких снежинок не бывает. А капитана Гиффорда я придумал сам. Зачем? А мне было интересно: поверите вы или нет. На самом деле снежинки бывают не крупнее полусантиметра. Но до чего же они красивы и разнообразны!
Один американский натуралист много лет фотографировал снежинки через микроскоп, а потом издал альбом, содержащий четыре тысячи портретов этих хрупких созданий.
Что же такое снежинки? Это кристаллы льда, точнее, сростки простейших кристалликов льда — иголочек и пластинок. Высоко в небе зимой плавают перистые облака, состоящие из множества таких кристалликов. Они растут, превращаются в снежинки, тяжелеют — и целыми стаями устремляются вниз. Идет снег.
Снежинка — очень нежное, капризное создание. Малейшее изменение температуры, ветра или влажности влияет на ее размер и «телосложение». Например, если дует влажный ветер, снежинки слегка подтаивают по концам и слепляются при полете в хлопья.
По форме снежинок метеорологи научились даже предсказывать погоду на завтра. Откуда же берутся кристаллики льда в облаках? Они образуются из водяного пара. Помните, как в холодную погоду намерзает иней на воротнике или на варежке, если на нее подышать? А лет двести назад в Петербурге произошел такой случай. В одном из богатых домов шел бал. Народу было так много, так, что называется, надышали, что от жары и от духоты дамы стали падать в обморок. Тогда один кавалер шпагой вышиб стекло в окне (форточек в то время не делали). От ворвавшегося морозного воздуха во всем помещении густыми хлопьями пошел снег. А за окном снега не было!

Вы думаете, это небывальщина? Нет, этот случай описан в газете — в «Санкт-Петербургских ведомостях» за 1773 год.
А если хотите небывальщину, то вот вам отрывок из письма Льюиса Кэррола, автора знаменитой сказки «Алиса в стране чудес»:
«У нас стоит такая ужасная жара, что я совсем ослабел и не могу даже держать в руке перо, а если бы и мог, то толку все равно было бы мало: все чернила испарились и превратились в черное облако. Оно плавало по комнате, пачкая стены и потолок так, что на них не оставалось ни одного светлого пятнышка. Сегодня стало несколько прохладнее, и немного чернил выпало на дне чернильницы в виде черного снега».
Сейчас зима, и на улице, может быть, идет снег. Выйдите и поймайте на ладонь несколько снежинок. Давайте ими любоваться восхищаться!
Правда, так поступал и Кай из сказки «Снежная королева». Андерсен с подозрением относится к этому занятию. Он намекает нам на то, что Кай увлекся холодными снежинками вообще математикой из-за того, что в его сердце попал осколок злого зеркала троллей.
«И забавы его стали теперь совсем иными, такими мудреными. Раз зимою, когда перепархивал снежок, он явился с большим зажигальным стеклом и подставил под снег полу своей синей куртки.
— Погляди в стекло, Герда — сказал он.— Видишь, как искусно сделано! Это куда интереснее настоящих цветов! И какая точность! Ни единой неправильной линии!..»
(Перечитай это место в «Снежной королеве». Какую ошибку допустил Андерсен в описании снежинок?)
Можно понять великого сказочника в его недоверии к чистой математике, к знанию, не согретому теплом человеческого сердца. И все-таки Ганс Христиан не совсем прав. Даже таблицу умножения, даже знание четырех действий арифметики («да еще с дробями»!) умудрился он поставить в вину Каю.
А между тем ни в любознательности, ни в увлечении математикой ничего плохого нет. Есть множество черствых людей, абсолютно не обремененных знанием алгебры. И наоборот, есть немало людей, чьи сердца совсем не зачерствели от занятий наукой. Зачем далеко ходить за примерами? Вот хотя бы Льюис Кэррол — был математиком, любителем мудреных задач и парадоксов, а в то же время — замечательным сказочником и фантазером.
В снежинках сокрыта великая тайна. В самом деле, не волшебно ли это, не удивительно ли: пар из чайника, из лохани с бельем, дым из труб — все это лохматое и бесформенное, поднявшись наверх, в облака и претерпев какое-то превращение, сыплется к нам обратно не бесформенными комками, не скучной Пылью, а в виде кружевных шестиугольных кристаллов.
Как будто сама Природа хочет намекнуть нам, что в основе ее лежат не хаос, не беспорядок, а какие-то очень точные и красивые математические законы.